По окончании академии в 1959 году я был направлен в Ракетные войска и в течение 7 лет занимался изучением и эксплуата­цией сложнейших научно-технических систем и комплек­сов. Поступив в адъюнктуру в ВИА им. Ф.Э. Дзержинского в 1966 году, я окон­чил её в конце 1968 года и с тех пор занимался преподаванием в академии ряда научно-техни­чес­ких дис­цип­­лин (суммарно, с учётом адъюнктуры, – более 16 лет).

После увольнения из рядов ВС мне выпала судьба дюжину лет преподавать курс общей фи­зики для инженерных специальностей в ВЗПИ. Если для меня, как педагога, освоение и пре­­по­да­вание разделов Механика, Электромагнетизм, Оптика не представ­ля­ло ника­ких прин­­ципиальных сложностей (методологических, концептуальных и даже чисто эмо­цио­наль­ных, психологических), то “Квантовая механика” и описание на её ос­нове атомов, ядер и, тем более, элементарных частиц вызывали у меня массу про­б­лем. Все мои зна­ния, умения, навы­ки многолетней научной и педагогической работы не могли мне по­мочь. Созрело убеждение, что привычные для меня методы, формы и спо­собы описа­ния объектов материального мира никак не соответствовали концеп­туаль­ной ме­то­до­логии квантовой механики и моделям ато­мов, ядер и элементарных частиц, пред­­­став­ленным в популярных учебниках и научных мо­но­графиях, которые прослав­ились наградами, полученными их знаменитыми авторами. Но­бе­лев­ские лауреаты, Н. Бор, В. Паули, В. Гейзенберг и иже с ними, неотступно про­паган­ди­ро­вали ми­сти­ческий и мифологический стиль описания «физи­чес­кой реальности».

Используя многолетний опыт “само­образования”, я сделал глобальную попытку вос­при­нять “абсолютно не под­дающиеся наглядному описанию” модели, понять смысл и со­дер­жа­ние “абсолютной абстракции” основных принципов и концепций совре­мен­ных разделов “об­ще­принятой” квантовой теории. Но все мои попытки преодо­леть внут­ренние барьеры (ин­тел­лек­туаль­ные, эмоциональные…) были безус­пеш­ны и, как это ста­­ло мне ясно в про­цес­се “са­мо­подготовки”, они были совершенно бессмысленны. Я точно уяснил для себя, что «сума­сшедшие» идеи почитаемых и общепризнанных кори­фе­ев физики ХХ века вызывают у меня даже не непонима­ние, а глубокое неприятие. Я, не без долгих раздумий и исполь­зова­ния проверочных тестов, для себя четко сфор­ми­ро­вал свою методологичес­кую позицию: реаль­ные и объективно сущест­ву­ю­щие объекты природы не могут быть абсурд­ными.

А, как это бы­ло мне (педагогу с кондовым инженерным мировоз­зре­нием) несколько стран­но, боль­шинство «профессиональных специалистов» в своих изыс­ка­ниях комплимен­тар­но сле­довали «парадигме абсурда» в фарватере по­то­ка безумных идей и фиктивных мо­де­лей, порожденного амбициозными мэтрами квантовой механики по‑копен­га­генски. Но я уже не мог соглашаться с мистикой. Сформировалось стойкое убеждение: я не должен пытаться вникнуть в смысл абстрактных много­строчных математических конгло­ме­ра­тов, я не в со­сто­я­нии декларируемым фикциям придать статус «физической реальности», я обязан бросить попытки по­нять «абсурд» (в вольном переводе – научная чушь).

Более того, я пришел к выводу, что я сам, именно сам, обязан, должен, принци­пиально “забыв” о современных “стандартных моделях”, даже если они освящены не­пререкаемыми авторитетами, сделать попытку описать, нарисовать себе “свое собст­вен­ное видение, опи­са­ние, представление” фундаментальных объектов природы. Благо, долголетняя научно-педа­го­гическая работа, собственные промахи, ошибки, неудачи за­ка­ли­ли и приучили меня к тер­пению, усидчивости, дотошности, проверке, перепро­верке, переперепроверке и чужих, и, тем более, “своих” концептов, конструктов... Годы раздумий и терзаний принесли свои плоды.

В 1987 году я “вдруг” обнаружил, что тривиальный, тысячекратно представленный в учебниках и монографиях электрон, чтобы быть “доступным” для понимания, не толь­ко “мо­жет”, но и обязательно “должен” быть описан моделью, сформированной «мной для ме­ня», т.е. естественной про­стран­ственно-временной конфигурацией, которая объективна и по­нят­­на мне. И никакой другой, т.к. только эта «мо­дель для меня» адекватна реальности. А затем по­сле­довали годы “поиска истины”, необратимо отсеяв­шие все, что не укладывалось в единую концептуальную схему. За несколько лет накопился ма­териал, который нуждался в более по­дробном ана­лизе, обобщении, наглядном представ­лении и “словесном” описании.

И, если рукопись первой части книги, включая все иллюстрации, была написана к концу 1988 года, то весь остальной материал двух частей книги «Фундаменталы» дорабатывался, кор­ректировался, уточнялся посто­ян­но и непрерывно, вплоть до процесса их издания.

Следующий “уровень” фундаментальных структур материи: нуклиды (ядра атомов) - я изучал и описывал самому себе примерно по той же схеме. Написание рукописи (включая ил­люс­трации) трёх частей книги “Нуклиды” было завершено к концу 1993 года.

Струк­туру атомов, аспекты их теоретического описания, модели, эксперимен­таль­ные дан­­­ные я изучал, штудировал на базе и основе рукописи двух книг, которые уже на­писал для “самого себя”. Я для себя составил план и оглавление предполагаемой рукописи “Атомы”, про­смотрел и изучил всю доступную мне литературу по этой проблеме, систематизи­ро­вал имеющиеся экс­пе­ри­ментальные данные, нарисовал концептуальные схемы, иллю­стра­ции и решил, что то, что я хотел написать «об атомах» сам, сможет написать и тот, кто прочтет мои первые две книги. Имея убеждение, что нужно написать и третью книгу “Атомы”, я все-таки понял, что нужно сначала опубликовать две первые книги.
Но написание «рукописи по физике», её доработка, прав­ка, исправления оши­бок, не­точ­ностей и т.п., все это – работа автора самого с собой, его личные заботы. А издание книги по фи­зике «с другими идеями», пусть они у самого автора и не вызывает по своему содержанию никаких сомнений, это – выход в «свет», взаимодействие с представителями «референтного научного сообщес­т­­ва», членами официальной касты «авторитетных специалистов».

Прочитав сотни книг и журнальных статей других авторов, в том числе и наиболее ав­торитетных профессионалов, посвященных только различ­ным ас­пек­там описания эле­мен­тар­ных частиц, я, как автор своей книги, обоснованно пред­поло­жил, что “науч­ная общест­вен­ность” за время написания рукописи “Фундаменталы” не утратила жгу­че­го интереса к реше­нию проблемы их достоверного описания.

Имея абсолютно бескорыстные намерения представить для информации и обсуж­де­ния, как мне казалось, заинтересованным научным коллективам полученные мной но­вые ре­зуль­таты (принципиальные концепции, идеи и численные расчеты, представ­лен­ные в рукописи), исключительно в сфере их профессиональных и служебных инте­ре­сов, я весной 1994 года обратился с соответствующим предложением к руково­дителям ряда семинаров ФИ РАН.
Руководитель общемосковского семинара по физике акад. В.Л. Гинзбург в завер­шение первой, беглой беседы со мной без какой-либо аргументации, но твердо зая­вил, что моё вы­ступ­ление на его семинаре он не допустит.

Во время очень кратких, частных бесед с докладчиками на семинарах ФИ РАН (чл.-кор. РАН И.С. Шапиро, д.ф.м.н. И.М. Дремин, Е.П. Кузнецов и другие) я, как автор, при­шел к мнению, что основные идеи моей работы научной общественности не известны и, по крайней мере, авторитетные и квалифицированные специа­листы различных отделов и ла­бо­­ра­торий ФИ РАН не допускают сомнений в том, что что-либо существенно новое и верное в об­ласти элементарных частиц не было бы им известно, и не предполагают, что некоторые ак­туальные проб­лемы физики элементарных частиц, по моему убеждению, уже решены или хо­тя бы есть предпосылки для обсуждения методов или способов их решения.

Заведующий лабораторией элементарных частиц ФИ РАН д.ф.м.н. А.А. Комар в итоге те­ле­фонного разговора со мной (10-15 мин) высказал суж­дение, что, во-первых, “стандарт­ная модель” элементарных частиц, их описание и класси­фика­ция к настоя­ще­му времени по­лу­­­чили столь завершенную форму, что ни в каком усовершенствовании или переработке не нуждаются. А, во-вто­рых, если автор­ская концепция в корне отлич­на от “стандартной мо­де­ли”, по его мнению, являющейся единственно истинной, то он абсолютно уверен, что все ре­зультаты автора неверны. В любом случае д.ф.м.н. А.А. Ко­мар считает, что выступ­ле­ние ав­то­ра рукописи “Фундаменталы” на семинаре его лаборатории лишено смысла.
Заведующий отделом космических излучений ФИ РАН д.ф.м.н. Г.Б. Жданов сначала по­обе­щал подумать, а затем предложил отложить разговор до осенних месяцев.

В первой беседе со мной заведующий теоретическим отделом ФИ РАН акад. Л.В. Кел­дыш попросил представить ему краткий материал по содержа­нию руко­писи.
По его просьбе я в июне 1994 года представил Л.В. Келдышу ан­но­та­цию, оглавление и два ил­лю­стра­тив­ных расчетных примера. Через месяц Келдыш вернул автору его материал, не вы­сказав ему по содержанию приведенных примеров ни своих комментариев, ни своего за­­­ключения или мнения. При этом акад. Л.В. Келдыш сослался на то, что он не является ква­лифициро­ван­ным про­фес­сионалом по этой специфической проблеме и не имел возмож­ности достаточно глубоко разобраться во всех аспектах материала автора.
Для обеспечения более обоснованного, более информативного восприятия рас­чет­ных при­­­­меров из рукописи я осенью 1994 года дополнил их ретроспек­тивными справ­ками, позво­ляющими качественно и количественно сопоставить результаты автора рукописи “Фунда­мен­­талы” и современное, “обще­принятое научной общественностью” их решение и описание в научной литературе и периодических изданиях.

Дополненный ретроспективными справками материал по рукописи я в письменной фор­ме 7 декабря 1994 года представил руководителям ведущих НИИ, лабораторий и отделов с пред­ложением доложить и обсудить основные аспекты рассматриваемых научных про­б­лем. По моему мнению, эти руководители: академики А.М. Балдин (ОИЯИ, Дубна), Ю.Д. Про­кош­­кин (ИФВЭ, Протвино), В.А. Матвеев (ИЯИ РАН,), Л.Б. Окунь (ИТЭФ), В.Л. Гинзбург, Л.В. Келдыш, чл.‑кор. РАН Д.А. Киржниц, д.ф.м.н. А.А. Комар, Г.Б. Жданов (ФИ РАН), М.И. Панасюк (НИИ ЯФ МГУ) сами должны были быть достаточно квалифицированными спе­­циа­лис­тами по всем аспектам научных проблем, рассмотренных в рукописи. И, вне вся­кого сомне­ния, были в состоянии решить наипростей­шую организационную проб­лему: дать воз­­мож­ность автору аргументировать и обосно­вать свои идеи и подходы и устроить обсуж­де­ние на семинаре (согласиться с его подходами или, напротив, показать автору его недо­ста­точную компетентность, убедительно до­ка­зать несо­стоя­тель­ность его основных положений, найти ошибки в его числен­ных расче­тах; наконец, просто принять его выступление к све­де­нию и “раз­мыш­ле­нию”) или принципиально проигнорировать его предложение.

После высылки заказным письмом своего материала в адрес академиков А.М. Балдина (ОИЯИ, Дубна) и Ю.Д. Прокошкина (ИФВЭ, Протвино) я не имел никакой ответ­ной реакции (ни в письменной форме, ни по телефону). Ко всем московским адреса­там я обратился через полтора-два месяца по своей инициативе.

Секретарь директора НИИ ЯФ МГУ М.Г. Панасюка сообщила мне, что мой материал пере­дан заместителю директора В.И. Саврину. Саврин в личной беседе сказал мне, что мой ма­териал никого из научных сотрудников НИИ ЯФ не заинтересовал, что все они заняты “своими” научными проблемами и у них нет ни желания, ни времени заниматься изучением материала неизвестного им Ю.В. Буртаева. На мои предложения разъяснить основные идеи ру­кописи на семинаре Саврин сказал, что в НИИ ЯФ это практически невозможно (нет ни­ко­го, кому бы это было интересно или нужно). Возвращая автору его текст, профес­сор В.И. Сав­рин кате­го­ри­чески отказался даже просто расписаться на нем, не говоря уже о вы­ска­зывании како­го‑либо мнения или заключения о его содержании.

Акад. Л.Б. Окунь в течение 20 мин. по телефону высказал мне свое мне­ние по основ­ным аспектам переданного ему материала. В завершение Л.Б. Окунь сказал, что моё вы­ступление в ИТЭФ смысла не имеет, а дать рецензию в письменной форме отказался, со­славшись на крайнюю занятость. Я из­­ло­жил основные тезисы Окуня, высказанные им по телефону, тек­сту­ально (на мой взгляд, мак­си­маль­но близко по смыслу к тому, что было сказано Окунем устно) и для возмож­ного исправ­ле­ния передал этот текст через секретаря Окуню. При обра­ще­нии для по­лучения обрат­но исправленной и уточненной рецензии акад. Л.Б. Окунь по телефону сказал мне, что я (Ю.В. Буртаев), ко­неч­но, исказил его (Л.Б. Окуня) мнение, но зани­маться исправлением или переработкой текста рецензии на материал Буртаева у него нет ни времени, ни жела­ния. Разговор по теле­фону Окунь завершил суждением, что в своем ма­те­риале я написал “карикатуру на кван­то­вую механику”.

Секретарь директора ИЯИ РАН акад. В.А. Матвеева ответила мне, что рассмот­ре­ние мо­его материала поручено Н.В. Красникову. Н.В. Красников сообщил мне, что, поскольку ос­нов­ные идеи моей рукописи не имеют ничего общего с общепринятыми в настоящее вре­мя, то он считает выступление автора в любой форме в их институте абсолютно неприем­ле­мым. На мою настойчивую просьбу Н.В. Красников согласился высказать краткое резюме в пись­мен­ной форме и оставить его для меня в проходной ИЯИ, но от личной встречи кате­го­ри­чес­ки уклонился. В проходной ИЯИ я получил листок со следующим рукописным заключением (с со­хра­не­нием всех знаков препинания):
“Отзыв на аннотацию рукописи Ю.В. Буртаева “Фундаменталы...” Как мож­но понять из представленной аннотации рукопись Ю.В. Буртаева представляет собою подход (абсолютно новый) и ортогональный большинству современных представ­ле­ний физики элементарных частиц. Я очень скептически отношусь к такого рода попыткам создать “с нуля” теорию эле­мен­тарных частиц. Конечно, из представленной аннотации трудно полностью объективно оце­нить значение представленных результатов.

Для объективной оценки представленных результатов я советовал бы автору подготовить большую статью и послать ее в физический журнал.
Однако, подчеркну еще раз, что мое мнение крайне скептическое.
Зав. сектором ИЯИ РАН Н.В. Красников 16. 2. 95”
При последующем телефонном разговоре Н.В. Красников на два вопроса ав­то­ра дал сле­дую­щие разъяснительные ответы. Судьбу текста, переданного мной для акад. В.А. Матвеева, он не знает. Мнение и соображения акад. В.А. Матвеева по материалу автора ему не извест­ны. Во-вторых, мнение его, Н.В. Красникова, переданное мне в текстуальной форме (дослов­но приведено выше), совпадает с мнением всех научных сотрудников, кото­рых он ознакомил с материалом автора, а потому автор может считать его мнением не только всего отдела Н.В. Красникова, но и всего ИЯИ РАН.

При встрече с акад. В.Л. Гинзбургом на семинаре в феврале 1995 года Гинз­бург сна­чала сказал, что он не помнит о каком-либо материале, переданном ему лично. После напо­ми­на­ния и выяснения, о чем идет речь, акад. В.Л. Гинзбург сказал мне, что у него абсолютно не было времени и возможности вникать в со­дер­­жание этого материала и что, вероятно, он его передал М.И. Зель­никову, сек­ретарю се­минара. После вручения Зельникову копии текста я имел с ним двух­ча­со­вую беседу. Я ответил на ряд его вопро­сов по тексту, а так­же привел ряд разъясня­ю­щих примеров из рукописи, иллюстрирующих некоторые идеи автора и их приме­не­ние к кон­крет­ным аспектам феноменологического опи­са­ния фундаменталов.

В конце этой беседы с М.И. Зельниковым я еще раз подчеркнул, что не претендую на всеобъемлющий и тотальный анализ всего моего материала, ибо от­четливо понимаю, что это, безусловно, требует от потенциального оппонента или рецензента необходимого уровня эрудиции, компетентности, а также неко­то­рого (и, вероятно, не ма­лого) времени, ну и, ко­неч­но, некоторых интел­­лектуальных усилий и волевых ка­честв для преодоления психоло­ги­ческих барье­ров или устояв­шихся стереотипов. Я, как автор, еще раз уточнил, что всю от­вет­­ственность беру исключительно на себя и готов пер­сонально ответить на все возможные во­просы, возражения, опровержения. Я, как ав­тор, от­нюдь не претендую на какую-либо одну (на­при­мер, исключительно одобри­тельную) реакцию на со­дер­жание своей рукописи из всего возможного спектра. Напротив, я, как автор, ап­ри­ори психологически готов к восприятию не толь­ко согласия с основными кон­цеп­циями своей рукописи, но и не буду удивлен полным несо­гласием с ними, но ожидаю, при этом, доказательных аргументов.
Я, как автор, лишь предлагаю ознакомить научную общественность с содержанием руко­писи и на семинаре разъяснить свои концепции, привести аргументы, обоснования, а также в силу своей эрудиции и компетентности ответить на вопросы присутствующих на семинаре.

При этом я пояснил М.И. Зельникову, что я, представляя материал по рукописи для его возможного квалифицированного и подробного обсуждения профессионалами, лишь пред­по­ла­гаю решение руководителя семинара, акад. В.Л. Гинзбурга, по двум организацион­ным ас­пек­там. Во-первых, соответствует ли материал Ю.В. Буртаева тематике (профилю «физи­чес­ких проблем») и науч­ному уровню руководимого В.Л. Гинзбургом семинара в ФИ РАН. И, во‑вто­рых, целе­сообразно ли выступление Буртаева на физическом семинаре или оно (по каким-либо?! причинам) абсо­лют­но недопустимо.

После двухчасовой беседы с М.И. Зельниковым я полагал, что изложил до­полнительную информацию, позволяющую более обоснованно сформировать реше­ние ру­ководства семина­ра по моему выступлению. При необходимости дополнительного разъяс­­нения своих аргу­мен­тов, я повторил, что готов к предварительному обсуждению в любом составе. М.И. Зель­ников в ответ заметил мне, что акад. В.Л. Гинзбург, по его (Зельникова) мне­нию, вряд ли даст согласие на выступление Ю.В. Буртаева на семинаре, так как семинар в ФИ РАН яв­ля­ется теоретическим, а подход Буртаева является “феноменологи­чес­ким”, а не “теорети­чес­ким”. Уже весной, 17 мая 1995 года, я за ответом на свое пред­ложение снова обратился к Зельникову. Сходив к акад. В.Л. Гинзбургу, Зельников сказал мне, что мое выступ­ление на семинаре не­возможно (принципиально и категорически).

Сформулировать мотивы или причины столь категоричного отказа в письменном виде М.И. Зельников в очень вежливой форме, но столь же категорично отказался. Я не стал скры­вать, что имел вполне обоснованное желание получить более понятное объяснение не­прия­тия моего предложения. Обоснование отказа (решение о котором все-таки, видимо, было при­нято Гинзбургом), данное Зельниковым в устном виде, показалось мне сколь невразу­ми­тельным, иррациональным по существу, столь и невнятным, расплыв­чатым по фор­ме. Не­смот­ря на все мои старания, я так и не смог выяснить и уразуметь причины отказа, хотя о не­высказанных мотивах такого решения некоторые предположения или догадки у меня есть.

Подбирая для представления примеры, я хотел показать, что основные идеи и концепции рукописи никак не стыкуются с общепринятой парадигмой описания элементарных частиц. Однако, по моему мнению, исключительно простые численные соотношения для хре­сто­ма­тий­ных, всем извест­ных феноменов, и их сопоставление с экспериментальными дан­ными, представ­ленные в кратких примерах Ю.В. Буртаева, согласно всем методо­ло­ги­ческим, гно­сео­­ло­гическим канонам в их совокупности не могут оставить какие-либо сом­не­ния в том, что аксиоматика (субстанты, конституенты, конструкты, кон­цеп­ты) этих приме­ров, по крайней мере, значительно в большей степени адек­ватно описывает “физическую реальность”, чем общепринятые “теоретические” схемы (пусть даже они предложены “не­пре­рекаемыми” авто­ри­тетами или освя­щены при­суждением престижнейших премий). Ес­тест­венно, что дей­ствен­ность мето­до­логических канонов гносеологии справедлива только при научном, диа­лек­ти­чес­­ком, материалистическом подходе к описанию физической реальности.

При этом я исходил из вполне ожидаемого предположения, что на теорети­чес­ких семи­на­рах обсуждаются проблемы только “физической реально­сти”, причем обсуж­дение проходит не на основе Веры, догматов или эмоций (нравится - не нравится, привычно - непривычно, при­­емлемо - неприемлемо), а на основе Знания, аргументов, экспериментов (формулировка ос­­новных кате­го­рий, поня­тий; построение пространственно-временных моделей объек­­тов ма­­­те­рии и их математическое описание; качественные предсказания на ос­нове пред­ложен­ных моделей и количественные оценки физических величин и параметров с обязательным со­­поставлением с экспери­мен­таль­ными результа­та­ми... - словом, на основе известных, клас­си­ческих, традицион­ных, неодно­кратно обсужденных канонов гносеологии). Мне как-то не­удоб­но было напоминать все эти тривиальные положения. Они известны любому, кто зани­ма­ется “нор­мальной” научной работой, а не толкованием догматов Библии или Корана.

Я мог лишь предполагать, что руководство теоретического семинара в ФИ РАН, при­ни­мая решение по моему предложению (я со всей ответственностью отдавал себе отчет: ку­да, к кому и с каким предложением обращался), руководствовалось другими мотивами, от­но­ся­щимися не столько к методам и способам позна­ния, не столько к критериям установ­ле­ния на­учной исти­ны, сколько к сфере психологии.

Если честно признаться, то, пожалуй, для меня такая реакция высшей “научной админи­страции” на мое предложение была и предсказуема, и в целом ожидаема. Но этот этап я дол­жен был пройти. Во-первых, после этого никто (даже я сам себе) не вправе сказать: “Но ведь ты мог обратиться к...” Во-вторых, это была акция (ос­но­ва­тельная, с подготовкой), в итоге ко­торой я планировал написать к своей книге “Вместо введения”. Тексту автора “должно” пред­шествовать чье-то мнение (эксперта, спе­циалиста, авторитета).

Принципиаль­ное неже­ла­ние высказать хоть какое-нибудь за­ключение (пресловутая “фи­гу­ра умолчания”), тем не менее, может сказать об очень многом...

Если бы у меня были принципиальные сомнения в объективности “своих” (точнее, не “своих”, а “представленных впервые” в моей книге) концепций, моделей и описаний; если бы я не убедил самого себя в истинности написанного, в его достоверности, в его соответст­вии “физической реальности”, не доказал правоту самому себе, то не стал бы заниматься из­да­нием еще одного мало­вразумительного, беспардонного, абсолютно нечитабельного опуса.

Автор не может не осознавать место и значение всего того, что изло­же­но в его кни­ге. Он не имеет права не учитывать возможную или вероятную реак­цию читателей на его кни­гу. Он обязан прогнозировать возможные пос­лед­ствия, если он окажется прав (или не прав?). Он издает свой труд в конкрет­ных условиях и должен быть реалистом и прагматиком.

Тем не менее, не испытывая никаких иллюзий по поводу реакции на свою книгу со сто­роны «референтного научного сообщества», я сам выполнил все этапы подготовки рукописи к её печати в типографии. К весне 1995 года рукопись книги “Фундаменталы” практически была готова к изданию: текст записан на компьютер, выполнены все иллюс­трации, и я был полон уве­рен­ности издать все три части книги “Фундаменталы” в ближайшее время.

Не ожидая от издания своих книг никакой материальной выгоды (кроме постоянной го­ловной боли, связанной с хранением и гипотетической реализацией отдельных экземпля­ров в частном порядке), я запустил процесс их печатания. Безостановочно. Самостоятельно, в рас­чете только на се­бя, на свой риск и страх. Под девизом: что не умею делать – научусь!

В течение пяти лет я был всецело занят записью и правкой текста, выпол­нением и до­ра­бот­кой на компьютере рисунков и другой технической работой, в течение которой я, воленс-неволенс, перечитывал ­свои описания и модели, перепроверял соотношения между экспе­ри­мен­тальными дан­ными для их объяснения и аргументы для их обосно­вания.

Для иллюстрации уплотненного графика подготовки двух книг к изданию (формиро­ва­ние макета на компьютере) и времени издания отдельных частей двух самых сенсационных и скан­даль­­ных научных изданий в самом конце ХХ века приведу список этих книг:

Буртаев Ю.В. Фундаменталы и их взаимодействия, части 1-3. Москва, 1995‑6.
- Часть 1. Структура фундаменталов. 1995;
- Часть 2. Взаимодействия фундаменталов. 1996;
- Часть 3. Систематизация и классификация фундаменталов. 1996.
Буртаев Ю.В. Нуклиды, части 1-4. Москва, 1997‑9.
- Часть 1. Легкие нуклиды с 21 ³ Z. 1997;
- Часть 2. Систематика структур и параметров нуклидов с 21 ³ Z, 1999;
- Часть 3. Средние нуклиды с 56 ³ Z ³ 21. 1997;
- Часть 4. Тяжелые нуклиды с Z ³ 56. 1998.
Буртаев Ю.В. АБСФИЗИКА, Москва. 2000.

В течение этих пяти лет я предпринимал робкие попытки заинтересовать своими уже вы­шед­шими частями двух книг тех или иных научных администраторов или каких‑то мне из­вестных по своим публикациям специалистов. Но от них встречал практически одну реак­цию: «о моих книгах никто ничего не слышал и слышать не хочет».

Тогда я решил поставить социально‑психологический эксперимент на своей собственной персоне. Эксперимент абсолютно чистый и подлежащий объективной и достоверной провер­ке. Суть этого эксперимента проста, а оценка его результата кажется очевидной.

К началу ХХI века сформированы и обнародованы две основополагающие физические парадигмы, ортогональные по своему концептуальному содержанию. Обе они претен­ду­ют на «истинность», на их возможность наиболее адекватно описывать «физическую реальность».

Одна из них – квантовая механика, другие генетически связанные с ней тео­рии, включая кван­товую хромодинамику, квантовую теорию поля, «стандартную модель» и т.п.. Обще­при­знано, что эта парадигма оперирует абстрактными фикциями, абсолютно оторван­ны­ми от экспериментальной практики, что физическая (доступная «наглядному представле­нию» и «логическому пониманию») интерпретация её основных принципов и концептов абсурд­на, ибо основана на «безумных идеях» «сумасшедших теоретиков». Причем, как это при­­людно по соответствующему поводу сформу­лировал Нильс Бор, степень достоинства и ценности пред­лагаемых теорий целиком определяется степенью их «безумства». Совокупность основ­ных принципов, концептов, конструктов и математического формализма «квантовой» пара­диг­мы доминирует в современной теоретической физике и, согласно принятой шкале значи­мос­ти и приписываемых заслуг, признана «венцом развития физики ХХ века».

Эта диктаторски гос­под­ст­вовавшая в физике ХХ века парадигма освящена присужде­ни­ем Нобелевских премий почти всем её наиболее «успешным» и активным творцам. Эта пара­диг­ма безраздельно доминирует практически во всех физичес­ких НИИ РАН, а также во всех мало‑мальски известных физических институтах и лабора­ториях за рубежом. На ничем не огр­аниченном жонглировании основными понятия­ми этой парадигмы многие сделали науч­но‑административную карьеру. На эксперименты, ини­циированные этой схоластической, па­то­логически ущерб­­ной пара­диг­мой, во всем мире затрачиваются мил­лиарды долларов. Заме­чу: с практи­чес­ки ну­левым, вер­нее, отрицательным результатом. Все наиболее значительные экспери­мен­ты в физике ХХ века не подтверждали предсказаний квантовой парадигмы. По гам­бург­ско­му счё­ту, результаты «ключевых», «решающих» экспе­ри­ментов эту парадигму на­чисто опровер­га­ли. Однако, только эту парадигму с упор­ст­вом, достой­ным дру­гого приме­не­ния, вдал­б­ливают студентом физических факультетов уни­вер­си­те­тов и профильных инсти­ту­тов во всем мире: в Токио и Париже, Москве и Оксфорде, Тель‑Авиве и Кембридже…

Другое представление о фундаментальных структурах материального мира, по всем ос­нов­ным концептам, конструктам и конституентам, ортогонально «квантовой» парадигме.

Это описание фундаментальных структур материи и их взаимодействий целиком осно­ва­но на исследовании, анализе всей совокупности экспериментальных данных и несоизмеримо в большей степени адекватно объективно существующей «физической реальности». Предло­жен­ные в двух моих книгах описания и модели позволили объяснить и обосновать многие экс­периментальные результаты, принципиально недоступные для объяснения квантовой па­ра­дигме. Адек­ват­­ность предложенных в моих книгах описаний и моделей фундаментальных структур ма­те­­рии доказательно проверяется совпадением сформулированных в книге пред­ска­заний чис­­­лен­­ных параметров фундаментальных объектов с результатами достоверных экс­­пери­мен­тов. По всем методологическим принципам две мои книги, основанные на пара­дигме фе­но­ме­нологического описания фундаментальных объектов материи и их взаимо­дей­ст­вий, не толь­ко могут, но и должны окончательно и бесповоротно отправить в забвение на истори­чес­кое кладбище все декларируемые «дости­же­ния» квантовой теории.

По всем критериям, согласно долгим ожиданиям прорыва в понимании «физической сущ­ности» фундаментальных структур материи, в соответствии с большими надеждами на вне­­сение ясности в их структуру и механизм взаимодействия, издание двух моих книг не должно было остаться незамеченным для настоящих «профессионалов». Эти книги долж­­ны были и могли положить начало крутому повороту и собственно в физике, и, соответст­вен­но, в проведении учебного процесса в ВВУЗ-ах для профессиональных физиков.

Но… Но в научном социуме функционируют и орудуют те же люди, что и на любом дру­гом рынке престижа. Психология их поведения, подчиненная господствующим в высших на­учно‑адми­ни­стративных кругах установкам и канонам, столь же далека от стремления «бес­ко­рыстно слу­жить науке», от идеалов «научности» в их творческой деятельности и её резуль­та­тах, про­па­гандируемых как «выдающиеся достижения», сколь велико отличие мистичес­ких моделей прото­на (на основе «абсурда кварков») от «реального протона».

Поскольку я, в той или иной степени, был осведомлен о регулярно действующих семи­на­рах и периодически проводимых конференциях, то постепенно стал, если не постоянным, то достаточно активным участником некоторых физических семинаров и конференций.

В первую очередь, нужно сказать о семинарах по истории и методологии физики, кото­рые регулярно проводились на физическом факультете МГУ. Сначала я, в качестве слушате­ля, активно, в наступательно полемической форме высказывал свое мнение о некоторых док­ладах и комментировал возникавшую дискуссию по поводу «актуальных проблем физики», излагавшихся в русле традиционной мифолого‑мистической парадигмы. Затем несколько раз сам выступил с докладами по ряду концептуальных проблем физики нуклидов и фундамен­та­лов. Мои первые выступления на этом семинаре в МГУ поначалу вызывали явную насто­ро­­женность, даже понятную мне опаску: а можно ли так нигилистически относиться к «вели­ким теориям» великих корифеев? Ведь именно эти, постоянно подвергавшиеся моему «ме­то­дологическому разгрому» теории и модели лежали в основе учебников, а также, конеч­но, чи­таемых на физическом факультете курсов. А студентам на экзаменах ставили двой­ки, ес­ли они хоть на йоту отступали от излагавшихся на лекциях идей «абсурда безумия».
Но противопоставить моим конструкциям, моделям, заключениям что-либо существен­ное, достоверное и доказательное не удавалось никому, хотя робкие попытки имели место. В «узком кругу» постоянных участников этого семинара обо мне и моих идеях сло­жилось ус­тоявшееся мнение. Наиболее «закоснелым» мои идеи были не интересны, но, впро­чем, им, по большо­му счету, вообще все «не свое» – не интересно. У «закоснелых» альфа и омега устремлений – их соб­ственные представления, не обсуждаемые и непогрешимые.

И все‑таки, некоторые эрудированные, диалектически мыслящие преподаватели МГУ, не зашоренные пропагандируемым величием абстрактного формализма квантовой парадигмы, да­же тол­ком не разо­бравшись в том, о чем я пытался рассказать, даже не согласившись со все­ми моими аргу­мен­тами, а скорее «инстинктивно», почувствовали, что в моей писанине, в моей гово­рильне по поводу этой писанины «что-то» есть. И это что-то настолько основатель­но, настоль­ко ус­той­чиво, настолько обосновано, что относиться к тому, что предложено мной, нужно очень серь­ез­но. Тем, не менее, кое-кто занял выжидательную позицию.

Кроме семинара в МГУ, выступал я и на научных конференциях в МИФИ, в ИТЭФ, на конференции в МПГУ, на семинарах в МИФИ и РУДН. В кулуарных беседах не­ред­ко мне за­да­вали один и тот же вопрос: «А чего вы добиваетесь? Что вы хотите?» Когда я отвечал, что мне глубоко наплевать на ученые степени, звания, должности или награ­ды, то некоторые бы­ли в большом недоумении. Они искренне полагали, что «научная рабо­та» выполняется толь­­ко и исключительно для того, чтобы «защититься», потом «стать заве­дующим» (в край­нем случае, профессором), ну, и так далее. Меркантильная цель любой «твор­ческой» работы им казалась настолько очевидной, что отсутствие «корыстных устрем­ле­ний» у очередного пре­тен­дента на научную истину им было в настоящую диковинку.
По просьбе руководителя семинара я в течение семестра прочитал на физфаке МГУ фа­культативный курс по нуклидам (еженедельно по два часа). Опыт чтения такого факульта­тив­ного, ни к чему не обязывающего курса лишь подтвердил мое первоначальное предполо­же­ние о психологических мотивах учебной деятельности студентов. Эти мотивы – вечные, как неизменна подспудно довлеющая необходимость для студенческой жизни (и МГУ здесь – не исключение): нужно, во что бы то ни стало, выполнить предусмотренные учебным пла­ном задания на семестр, а также сдать все экзамены. Причем, экзамены будет принимать лек­тор, а оценивать знания он будет строго в соответствии с тем, как он сам подавал лекцион­ный материал. И никак иначе. А если не так, то «получайте двойку».

И в заключение, суть моего психологического эксперимента. Если мне отчетливо ясно, что «референтная научная общественность», а также тесно с ней связанное и к ней примы­ка­ющее «авторитетное педагогическое сообщество» озабочены не развитием науки как тако­вой, а исключительно отстаиванием собственного престижа и охранением «незапятнанной чистоты» мундира собственной «научности», то нужно ли «воевать» с ними? Нужно ли бо­роться против «абсолюта безумия», нужно ли разоблачать «абсурдность фикций», которые ис­тово оберегают многие научные работники (фактически, подавляющее большинство штат­ных сотрудников НИИ РАН) и многие из кадровой профессуры?

Такая борьба «с ветряными мельницами» показалась мне совершенно бессмысленной. И я для себя решил: никогда, никому, нигде не пытайся доказать что‑нибудь свое или кого‑то переубедить (убедить своего оппонента, что он не прав). Попытки переучить кого‑то из ос­те­пе­нённых научных сотрудников или заслуженных педагогов, вопреки их нежеланию, их ин­стинктивному сопротивлению это сделать, в подавляющем большинстве имеют к.п.д., беско­нечно близко стремящийся к нулю. Любой специалист в отношении своей компетенции без­умно не­объек­тивен. И эта не­объективность носит характер железной закономерности.

Вот мое кредо. При любой возможности я всегда готов проинформировать в «любом формате» (на семинаре, на конференции, читая собственный курс) о своем видении пробле­мы. Я готов, должен и могу привести аргументы, сформулировать обоснования, в силу своей компетентности ответить на вопросы, пояснить необходимость введения неочевидных или не­привычных концептов, кон­структов или констант.

Пояснения и краткие комментарии к методологическим аспектам процесса “установле­ния на­уч­ной истины” сопроводим цитированием академика В.Л. Гинзбурга: «“The proof of the pudding is in the eating”, гласит из­вест­ная английская поговорка. Лишь обсуждение пока­жет, в чем автор прав, что вызывает возражения и т.д.»

Копии писем академикам по поводу двух книг (с психологическим подтекстом: "Хочу про­­све­­тить всех вас!" - и наполеоновскими замашками: "Фирма веников не вяжет!") соста­ви­ли целую стопку и служат мне иногда для развлечения: избранные места из переписки с... Но в то же время они выполнят в подходящее время роль документальных и неопровержимых сви­де­тельств: или моих неоправданно завышенных притязаний, или несостоятельности всей организационной структуры РАН, самые ответственные руководители которой не были гото­вы ни к проведению компетентной экспертизы, ни к принятию обязывающего решения.

Если слушателям или моим оппонентам мои описания, объяснения или обоснования «не понятны» (не нравятся потому, что для них они непривычны; вызывают неприятие, пото­му что вступают в глубокое противоречие с устоявшимися стереотипами; вызывают раздра­же­ние, потому что разрушают общепринятую систему моделей и принципы их формиро­ва­ния; подрывают основы уверенности в собственной эрудиции). Если сопоставления модель­ных предсказаний с экспериментальными результатами до основания разрушают иллюзию, что чья-то научная или педагогическая карьера была результативной или плодотворной (что все ди­фи­рамбы, все декларации о «великих достижениях в кванто­вой теории ХХ века» не стоят и ломаного гроша). Если мои доводы и заключения кого‑то даже пугают своим радикализ­мом (надутый внушением авторитетов имидж «увенчанной лаврами» современной квантовой парадигмы лопается, как мыльный пузырь). То все это – не моя проблема.

Моя задача, моя цель – разобраться в том, что «правильно», какие модели и описания адек­ватны реальности. И проинформировать о моем видении проблем описания, о том, как это могу сде­лать я (и в состоянии делать все!). Убеждать, доказывать с пеной у рта, упи­рать­ся, полемизировать «со сторонником догматической Ве­ры» – для меня неприемлемо.

А вот результат социально‑психологического эксперимента мне был бы интересен. В этом эксперименте, пожалуй, наиболее непредсказуемы ответы на два вопроса.

Первый. Каковы социально‑психологические условия, при которых научная парадигма никому не известного «пешехода» (который «пришёл в высокую науку с улицы» и к тому же не имеет «базового» образования по специальности «профессионального физика»), но обла­даю­щая всеми атрибутами объективности и соответствия физической реальности, отправит в исторический архив абсурдную систему абстрактных фикций, навязанную научному сооб­ществу сплочённой когортой самых знаменитых авторитетов? (Заметим, каждый из которых отмечен Нобелевской премией, а книги философско‑методологического характера которых пропагандируются, как образец для почитания, не подлежащий никакому сомнению).

Второй. Сколько времени уйдет на то, чтобы научная общественность на основании ре­зуль­татов достоверных экспериментов, их всестороннего анализа и беспристрастного обсуж­де­­ния смогла вынести справедливый и беспристрастный вердикт по столь злободневной на­учной проблеме, только на экспериментальное изучение различных аспектов которой в мире еже­годно расходуются миллиарды американских долларов (японских иен или евро в Евро­пе)? Физика, как самая объективная из всех наук, имеет только одного судью.

Приговор лю­бой физической теории выносит только сама природа: в её ответах на вопросы экспери­мен­­таторов во всем мире. Ответы природы абсолютно беспристрастны и всегда справедливы.